Наталья Девятко - Карта и компас [litres]
— Тебе больно? — решился спросить парень о том, что не давало ему покоя.
— Я привык, — пожал плечами Вейн. — К тому, что с тобой постоянно, привыкаешь.
Сашка не мог с ним согласиться, но каждый имеет право на собственное мнение.
— Зачем тебе понадобился тот цветок? — этого Сашка понять точно не мог: как можно платить жизнью за какую-то розу, где бы она ни выросла…
На устах Вейна плыла изменчивая улыбка.
— Ты не видел тех цветов. Улицы, заросшие огненными цветами. Много цветов. Где-то цветок выглядывает из-под порога. Где-то вырос возле стены, укрытый от ветра. Только ветра те цветы не страшатся, ибо они вечны, как страдания того места. И город тот мертвым называют.
— А что делал там ты? — Сашка хорошо помнил, что об этом ужасном месте говорил и колдун.
Вейн из мечтательного стал серьезным и даже печальным.
— А ты действительно хочешь об этом знать, Сашка? Сказки бывают удивительные и страшные.
— Одно чудо передо мной сидит. Что может меня удивить больше, чем ты?
— О чем вы здесь? — Эмиль подошел к друзьям.
— Сказки послушать хотите? — усмехнулся Вейн.
— Сказки? — весело переспросил Эмиль, не понимая, о каких сказках идет речь. — Луиза, Жак, сказки послушать не желаете?
— Нет, не мешайте нам, — Луиза показывала Жаку фокус, пряча в кулаке монету, которая потом удивительным образом исчезала.
— Пойду, покурю, — Эмиль вышел на улицу.
— Значит, им слушать и не нужно, — Вейн задумчиво проводил Эмиля взглядом невероятно ясных зеленых глаз. — А ты слушай мои сказки, если кошмаров не боишься.
— Я не боюсь кошмаров, — твердо ответил Сашка, а Вейн начал говорить, тихо, но очень спокойно и четко, чтобы парень и сам увидел происходившее с ним.
— Я родился и всю жизнь прожил в селении, еще меньшем, чем это, далеко-далеко отсюда, где море холодное и серое, но мы любили то море. Море кормило нас и оберегало, пока в один недобрый день возле нашего берега не стал на якорь большой корабль завоевателей.
Они сражались, не жалея себя, не страшась боли. Победить их было тяжело. Те воины не знали страха, но не знали и дружбы или сочувствия, и не слушали никого, кроме своего командира.
Завоеватели окружили нашу Матушку, оберег нашего селения, и жестоко убили ее. И тогда мы все словно обезумили, мы клялись ее кровью, что уничтожим завоевателей. Но их было значительно больше. Потом те из нас, кто выжил, узнали, что к побережью подошел целый флот. Император расширял границы своей огромной страны, не щадя другие народы, отказывающиеся назвать своим бело-серый флаг.
Вейн замолчал, ему было тяжело об этом вспоминать, но он еще ни с кем не делился пережитым. Выпив воды, потому что спиртного они принципиально не заказали, северянин продолжил:
— Я дрался с одним солдатом, когда взорвался порох, который мы сами же и подожгли, чтобы так обескровить врагов. Меня только оцарапало, а солдата сильно ранило. Нас отбросило взрывом к скалам, у врага развязался и откатился в сторону шлем. Он был полностью седым, хотя и молод.
Я замахнулся, чтобы добить врага, но завоеватель застонал, и я не смог его ударить. Он был другим, я не понимал этого, только чувствовал. Моя ярость угасла. На месте наших жилищ полыхало пламя, но я больше не желал завоевателям зла. Не желал зла ему.
«Парень, — тихо попросил он. — Я умираю… Скажи, есть ли здесь море?»
Волны разбивались о скалы в нескольких шагах от него, он сам приплыл сюда по морю, и я не мог понять, почему он об этом спрашивает. Седой мужчина попробовал подняться, ему это удалось, но ненадолго. Он потерял слишком много крови, чтобы стоять. Не понимая, зачем это делаю, я подставил врагу плечо.
И, коснувшись его, я словно взял себе часть его памяти и воспоминаний. Я узнал, что поседел он за одну ночь, я разделил с ним его присягу и приказы командира, разделил его колдовскую слепоту. Но отдал ему свои воспоминания о мире в моем селении до их прихода, отдал, как месть. И он видел море моими глазами, слышал море моими ушами…
Я не знал, кто он. В ту ночь, когда его волосы утратили цвет, воспоминания упали в пропасть, окутанную тьмой, словно не было иной жизни без команд и неволи. Он умирал у меня на руках, а я делил с ним свою судьбу, перенимая его проклятье, падая в ту же пропасть, но не боялся ее.
Нас нашли завоеватели. Помню, как они искали среди пожарищ моих еще живых соотечественников, к счастью, таких оказалось немного. Помню дым погребального костра, где они сожгли своих: высокий дым, видимый и с моря. Помню, как нас перевезли морем в какую-ту страну, но из трюма не выпустили. И снова море, снова плен…
Вейн задумался, вспоминая, но Сашка и сам был в плену страшной сказки чужой жизни. То, о чем рассказывал товарищ, можно было назвать выдумкой, осмеять, обвинив рассказчика в сумасшествии. Сашка сам полмесяца назад не поверил бы в такие исповеди, но после феи на цветке, которую он увидел, и чар, постоянно находящих его…
— Знаешь, Сашка, тяжело объяснить, как мне удалось сбежать. Меня будто вело что-то, какая-та сила одаривала счастьем. Но счастье оказалось темным. Дороги чужой страны привели меня в Мертвый город, где я ощутил покой.
Нужно было бежать, а я мешкал, позволяя городу очаровывать меня. Я видел много смертей, и сердце мое зачерствело, поэтому на мертвых улицах мне было хорошо, как нигде. И тогда я увидел цветы, выросшие на крови. Меня тянуло к ним, но желание жить предостерегало от неразумного поступка.
Город слал видения из прошлого, соблазняя сорвать хотя бы один цветок, чтобы подарить любимой, тоже погибшей той ночью. Город обещал, что я встречу любимую, если сорву цветок.
И я поддался, выбрав самый красивый, пусть он и вырос на пустыре. Руку обожгло болью, и я упал, все же сломав цветок. Город насмехался надо мной, медленно выпивая мою жизнь.
Сквозь грезы беспамятства я вспоминал, как надо мной склонился мужчина, как читал заклинания над раной, как тени преградили ему путь, когда он выносил меня из города. Тени шли за ним, а теперь и за мной из города в город, из селения в селение, становясь нашими общими кошмарами, не отпуская из марева уже другого плена.
Но было в них что-то общее, в том седом мужчине и в колдуне, спасшем меня. Я так и не поблагодарил его. Только с вами я начал снова ощущать жизнь, полно и ярко, как раньше. Но с моим спасителем вы уже попрощались.
— Я думаю, колдун бы тебя понял, — Сашка и сам жалел, что не узнал имени человека, отплатившего им за помощь, выведя из города благодаря незримому благословению, охранявшему беглецов.
— Что-то долго Эмиля нет, да и Луиза с Жаком где-то подевались, пойду поищу, — исповедь отобрала у Вейна все силы, он снова побледнел, но улыбался, освобожденный от воспоминаний и вины.
